Материалы
Баратынский Евгений Абрамович
- Подробности
- Создано 02.03.2015 09:03
- Обновлено 08.10.2015 10:44
В славной череде предков, восходящей к XXV веку, первыми стоят галицийский воин Димитрий Божедар и его сын, владевший замком Боратын (Божья оборона). Отсюда и пошло имя Боратынских.
Пётр Боратынский – соратник короля польского Сигизмунда-Августа – в 1558 году погребён был в Королевском соборе в Кракове, а в эпитафии говорилось о его знатности и воинской славе, о роде Боратынских, «знаменитом мудростью, красноречием и добродетелями духа».
С 17 века Боратынские – в России, при дворе царя Алексея Михайловича, Петра I, Екатерины. Начав с нижних чинов в гвардии, дослужился до генерал-майора Абрам Андреевич Боратынский, но за неуместную доброту свою впал в немилость и был отправлен императором Павлом в изгнание.
Вместе с юной супругой своей отставной генерал поселился сначала в смоленской, а потом в тамбовской глуши, и здесь, в имении Мара (по-другому, Вяжля), в степном раздолье и тишине, родился (2 марта 1800 года) и подрастал их первенец Евгений. Вскоре появились у него братья и сёстры, всего семеро – шумная и дружная семья.
Любимая маменька Александра Федоровна, бывшая фрейлина, была хорошо образована и заботилась о том же для своих детей. Пяти лет Евгений уже читал по-французски и заслушивался рассказами своего наставника-итальянца Джачинто Боргезе о его «лучезарной родине», о Везувии, о Капри, о Неаполе. Весело было играть, весело и учиться.
Позднее, в холодном Петербурге, воспитанник Пажеского корпуса Евгений Боратынский не раз вспомнит свою степную родину. Он привыкнет к казённому распорядку, но не сможет привыкнуть к равнодушию и несправедливости своих начальников.
Оторванный от семьи, мальчик чувствует себя довольно неуютно. Он изнывает в непривычной обстановке, где, как ему кажется, трудно найти истинных друзей. В письме к матери Евгений говорит о заветной мечте стать моряком. Он представляет себя на борту корабля посреди бурлящей пучины. А спустя некоторое время из кроткого и послушного мальчика он превратиться в отчаянного шалуна, предводителя «общества мстителей». Их вдохновляли «Разбойники» Шиллера, Ринальдо Ринальдини и все другие благородные грабители. Ребячие шалости – то «мстители» прибьют к подоконнику шляпу какого-нибудь начальника, то обрежут шарф у дежурного офицера – приводят к серьёзному проступку. Из дома отца одного своего приятеля они похищают пятьсот рублей и черепаховую табакерку в золотой оправе. О произошедшем узнаёт начальство, и, в конце концов, Баратынского по личному распоряжению Александра I исключают из Пажеского корпуса без права поступления в какую-либо другую службу, кроме солдатской, где разрешено служить только рядовым. В те времена это означало гражданскую смерть.
Ему едва минуло шестнадцать, а жизнь была кончена. Но Евгений не пустил себе пулю в лоб и не ожесточился, а, пережив потрясение, вступил рядовым в лейб-гвардии Егерский полк, стоявший в Петербурге. Ему было дано позволение жить не в казарме, а на частной квартире.
И тут кончается история дворянского недоросля, и начинается история поэта Евгения Баратынского. Потому что квартиру с ним делил ни кто иной, как Антон Дельвиг, юный стихотворец, вчерашний лицеист и друг Александра Пушкина. Он привёл Баратынского на «литературные субботы» В.А. Жуковского и «литературные среды» П.А. Плетнёва, подружил со всей той шумной, весёлой, непочтительной братией, которая Бог весть каким чудом среди столичной суеты, на дружеских пирушках и в журнальных спорах, «между лафитом и клико» и изредка в ночных бдениях за письменным столом, создавала новый поэтический язык, новую российскую словесность.
Там, где Семёновский полк,
В пятой роте, в домике низком
Жил поэт Баратынский
С Дельвигом, также поэтом.
Тихо жили они.
За квартиру платили немного,
В лавочку были должны.
Дома обедали редко.
В общении и творческом состязании с В. Жуковским, А. Пушкиным, В. Кюхельбекером, А. Одоевским, Д. Давыдовым, А. Бестужевым Баратынский (так он теперь подписывает свои стихи) очень скоро из робкого новичка превращается в мастера. Можно ли поверить, что такой шедевр как «Разуверение» («Не искушай меня без нужды»), написан юношей, едва достигшим двадцати одного года!
Очень скоро талант Баратынского получает признание, и в 1820 году поэт становится членом Вольного общества любителей российской словесности. Элегии Евгения Баратынского у всех на устах: и у гусар, и у известных стихотворцев, и у прелестных дам. Потом он скажет об этом времени:
Венчали розы, розы Леля
Мой первый век, мой век младой!
Я был счастливый пустомеля
И девам нравился порой.
(«Старик»)
Но судьба позаботилась о том, чтобы путь его не был гладок, и послала новое испытание. В 1820 г. рядовой Баратынский был произведён в унтер-офицеры и отправлен в Финляндию. В этом же году выслали и Пушкина.
Гранитные скалы, водопады, дремучий бор и поздняя весна. Шумный Петербург, друзья, красавицы – всё это кажется сном. Но постепенно и в этом пустынном краю он находит людей, с которыми можно поговорить по душе, а полковой командир относится к поэту по-отечески, не обременяет его службой, отпускает время о времени в Петербург и Москву. Баратынский много пишет, печатается в журналах, талант его достигает полного расцвета.
В 1826 году, произведённый в офицеры, он, наконец, может выйти в отставку. Свобода! Баратынский поселяется в Москве, женится на Анастасии Львовне Энгельгардт, ставшей верным другом поэта до конца его жизни. В лице жены он находит «соучастницу в мольбах» и именно про неё пишет: «О, верь: ты, нежная, дороже славы мне…». С этих пор жизнь Баратынского входит в счастливое семейное русло, но, внешне достаточно спокойная, она полна внутреннего напряжения и творческих поисков.
Через год выходит из печати его первая книга. Он полон надежд, строит планы, но внутренним чувством, обострившимся за годы изгнания, понимает, что всё кругом уже не то, самый воздух стал другим. «На очень холодной площади в декабре месяце тысяча восемьсот двадцать пятого года перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой. Время вдруг переломилось…» (Ю. Тынянов).
Во второй половине 20-х гг. поэт посещал салоны З.А. Волконской и А.П. Елагиной, где собирался весь цвет науки и искусства. Там он познакомился с критиком и философом Иваном Васильевичем Киреевским, который становится его другом.
В Москве Баратынский сблизился и с поэтом Петром Андреевичем Вяземским, тёплые отношения с которым сохранялись у него до конца жизни.
В конце 1831–1832 гг. поэт принимал участие в издании Киреевским журнала «Европеец». Император Николай Павлович стихов не любил, сочинителям вообще не доверял, считая их смутьянами. За несколько неосторожных слов или строчек закрывались журналы, газеты. Через некоторое время журнал «Европеец» закрыли. Та же участь постигла издававшуюся Дельвигом в Петербурге в 1830–1831 гг. «Литературную газету», где печатался Баратынский. Эти события наводят его на довольно мрачные размышления о том, что истинная поэзия невозможна в корыстный, «торгашеский» век. Он думает даже о том, чтобы закончить свою поэтическую деятельность. В 1832 г. он пишет Вяземскому о готовящемся издании собрания своих стихов: «Кажется, оно будет последним, и я к нему ничего не прибавлю».
В 1835 году группа московских литераторов (Киреевский, Кошелев, Шевырёв, Языков и др.) предпринимает попытку выпуска нового журнала – «Московский наблюдатель». Все, кто имел отношение к изданию, горячо желали защитить литературу от того, что Баратынский назвал «торговой логикой». В первом номере журнала было опубликовано стихотворение Баратынского «Последний поэт» (1835 г.). Оно до сих пор звучит «гулкой медью» в душах потомков, не теряя своего пророческого смысла:
Век шествует путем своим железным,
В сердцах корысть, и общая мечта
Час от часу насущным и полезным
Отчетливей, бесстыдней занята.
Исчезнули при свете просвещенья
Поэзии ребяческие сны,
И не о ней хлопочут поколенья,
Промышленным заботам преданы.
За несколько лет до написания этих строк, в 1831 г., умирает Дельвиг, который был живым воплощением рыцарского идеала служения искусству. А смерть А. Пушкина в 1837 г. окончательно ставит крест на ушедшей эпохе – на смену золотому веку русской поэзии, как называют первую четверть XIX века, приходит век железный. Баратынский, тяжело перенёсший всё это, уходит в себя.
«Век шествует путём своим железным», но ему не по пути с ним. Отныне всё резче разделяются в нём два человека: один – счастливый семьянин (растит детей, хозяйствует в усадьбе, строит новый дом); другой – глубокий и грустный поэт, мыслитель, видящий гораздо дольше своих современников и потому чувствующий себя всё более одиноким среди них.
Есть бытие; но именем каким
Его назвать? Ни сон оно, ни бденье;
Меж них оно, и в человеке им
С безумием граничит разуменье.
(«Последняя смерть»)
Но как быть? «Дарование есть поручение. Должно исполнить его, невзирая ни на какие препятствия, а главное из них – унылость». В третьей и последней своей книге – «Сумерки» (1842) – Баратынский подавал весть другим поколениям читателей и поэтов, другому веку. Почти не замеченный критикой, понимаемый только узким кругом друзей, он надеялся быть услышанным потомками и – не ошибся.
Заграничное путешествие 1843–1844 гг., о котором давно мечтал поэт и в которое, наконец, смог отправиться вместе с семьёй, оживило Баратынского. Он побывал в Германии; в Париже познакомился со всем цветом новейшей литературы. На морском пути в Италию, радуясь свежему ветру и брызгам волн, он записывает стихотворение «Пироскаф», полное надежды. Однако Италия оказалась для Баратынского роковым местом.
Последние стихи – «Дядьке-итальянцу» – Баратынский написал в Неаполе, на родине своего первого наставника, размышляя о нём, о его могиле в степном краю и завидуя тем счастливцам, что встретили свой последний час в садах этого города. Судьба ли поймала поэта на слове или услышали древние боги, но ранним утром 11 июля 1844 года Евгений Баратынский внезапно скончался от «лихорадочного припадка». Спустя год тело его было перевезено в Петербург и погребено на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.
ССЫЛКИ
Евгений Абрамович Баратынский на Википедии
Евгений Абрамович Баратынский – биография
Презентация «Баратынский Е.А.»
