Материалы

Фонвизин Денис Иванович

Подробности: Создано 26.03.2015 09:25; Обновлено 08.10.2015 11:07

В длинном ряду русских писателей, имевших особый дар видеть и передавать всё нелепое в жизни, первым по времени был Денис Иванович Фонвизин. И читатели до сих пор чувствуют всю меру его остроумия, продолжая повторять выражения: «Всё то вздор, чего не знает Митрофанушка», «Не хочу учиться, хочу жениться» и др. Но не так просто увидеть, что фонвизинские остроты рождены не весёлым нравом, а глубочайшей печалью из-за несовершенства человека и общества. Он был воспитан в убеждении, что дворянство, к которому сам он принадлежал, должно быть образованным, гуманным, непрестанно радеть об интересах отечества, а царская власть – выдвигать для общей пользы достойных дворян невысокие должности. Но среди дворян видел он жестоких невежд, управлявших государством по своей прихоти.

Род Фонвизиных немецкого происхождения. Фамилию Фонвизина долго писали на немецкий манер: «Фон Визин», а при жизни иногда даже «фон Визен». Нынешнюю форму одним из первых употребил Пушкин с таким комментарием: «Он русский, из перерусских русский». Окончательно написание «Фонвизин» утвердилось только после 1917 года.

Третьего апреля 1745 года у Ивана Андреевича Фонвизина родился сын, которого назвали Денисом. Иван Андреевич служил в то время в Московском драгунском эскадроне в чине капитана. Потом он оставил военную службу, дослужившись до чина майора, и получил должность члена ревизион-коллегии, проверявшей действия разных казенных учреждений. Он был человек прямой, правдивый и честный. Служба в ревизион-коллегии считалась доходным местом. Жалобщики и обвиняемые давали взятки всем, от кого зависело решение их дел. Но подкупить Ивана Андреевича не удавалось.

Фонвизины принадлежали к небогатому, но довольно старому дворянскому роду. Один из их предков, Денис Петрович Фонвизин, еще в 1610–1611 годах храбро сражался против польского королевича Владислава, пытавшегося стать русским государем после царя Василия Шуйского. В семье Фонвизиных бережно хранился пожелтевший от времени замысловато написанный лист: грамота, данная царем Михаилом Федоровичем Денису Петровичу Фонвизину. Иван Андреевич назвал новорожденного сына Денисом, должно быть, в честь этого предка.

У Ивана Андреевича было небольшое поместье Денежниково, пожалованное еще в XVII веке его предку, Денису Петровичу Фонвизину, и находившееся тогда в Коломенском уезде, Московской губернии. Семья Ивана Андреевича, как и другие помещичьи семьи, даже проводя большую часть года в Москве, наверно нередко уезжала на летние месяцы из города. Это был одноэтажный деревянный барский дом с двором, на котором находились хозяйственные постройки, и с садом. Здесь прошло детство и отрочество Дениса Фонвизина. А потом, когда он был уже юношей, его родители приобрели второй дом, на Никитской улице, вблизи Моховой.

В доме Фонвизиных не было роскоши, хотя, по обычаю того времени, они имели немало крепостной прислуги – дворовых людей. Со слугами родители Дениса Фонвизина, в отличие от многих других дворян, обращались хорошо. В доме Фонвизиных слуг не били. «Отец мой был характера вспыльчивого, но не злопамятного. С людьми своими обращался с кротостию», – писал впоследствии Денис Иванович Фонвизин, вспоминая свои детские годы.

Мать мальчика, Екатерина Васильевна, была добра и умна. «Имела разум тонкий и душевными очами видела далеко. Сердце ее было сострадательно и никакой злобы не вмещало», – рассказывал Денис Иванович.

Маленького Дениса Фонвизина стали обучать грамоте рано – с четырех лет. Его учили читать так, как это обычно делали в то время: по церковнославянским книгам – часослову, и псалтири. Денис Фонвизин рано усвоил грамоту, и впоследствии говорил, что не помнит себя безграмотным.

Отец часто заставлял читать его вслух. Иван Андреевич требовал, чтобы сын читал не торопясь, ясно выговаривая каждое слово, и старался бы понять все прочитанное. Детских книг в то время еще почти не было. Дети не читали, а слушали народные сказки. Эти сказки заменяли в крестьянской среде литературу. Их сочиняли и пересказывали, они переходили из уст в уста. В дворянских семьях их рассказывали детям не только няни, но и другие дворовые люди, а иногда и приезжавшие из деревни крепостные крестьяне.

В знатных, богатых домах к детям приставляли иностранцев-гувернеров, которые и обучали их иностранным языкам и сопровождали во время прогулок. Поэтому дети в таких семьях вырастали, совсем не зная русской жизни, и иногда даже говорили и писали по-русски хуже, чем по-французски. Но Иван Андреевич Фонвизин был не настолько богат, чтобы нанимать иностранных гувернеров для своих детей. Он и сам не знал никакого языка, кроме русского, и своих детей воспитывал просто.

Когда маленький Денис стал подрастать, он мог свободно гулять по московским улицам, а не выезжать на прогулку в карете, как это полагалось в знатных семьях. В Москве русскую жизнь можно было увидеть с разных сторон. Денис Фонвизин был наблюдательным мальчиком и навсегда запомнил многие впечатления, полученные в детстве.

Мальчик научился дома читать и писать. Но его отец, прошедший долгую службу, прекрасно понимал, что миновало то время, когда можно было ограничиваться таким обучением. Теперь, для того чтобы успешно служить и приобрести для этого связи в светском обществе, надо было иметь некоторое образование. Требовалось, чтобы юноша знал французский язык, имел хотя бы элементарные сведения по истории и географии, мог более или менее правильно составлять служебные доклады и другие бумаги.

Иван Андреевич Фонвизин был воспитан по-старинному, но старался чтением пополнить свое недостаточное образование. Его заботила мысль, как обучить своих детей лучше, чем учили в детстве его самого. Это было нелегко сделать по разным причинам. Детей у Ивана Андреевича было много: после рождения Дениса почти через каждые год или два в доме появлялся новый ребенок. Вместе с Денисом подрастали его брат Павел, старательный, понятливый мальчик, и сестра Федосья, или Феня, как ее звали в семье. Это была сообразительная, «острая», как говорили в то время, девочка, которая крепко дружила с Денисом и хотела ни в чем не отставать от братьев.

Не смотря ни на что, образование будущий писатель получил довольно основательное, хотя потом в воспоминаниях и нелестно описывал свою гимназию (при Московском университете). Тем не менее, он заметил, что выучил там европейские языки и латынь, «а паче всего получил вкус к словесным наукам». Ещё в гимназии Фонвизин перевёл с немецкого 183 басни знаменитого в своё время датского писателя Л. Гольберга, к которым затем добавил ещё 42. Много переводил он и позже – переводы составляют большую часть всех его сочинений.

В 1762 году Фонвизин поступил в Московский университет, но вскоре оставил его, переехал в Петербург и поступил на службу. Примерно в то же время по рукам стали ходить его сатирические стихотворения. Из них позднее были напечатаны и дошли до нас два: басня «Лисица-Кознодей» (проповедник) и «Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке». Басня Фонвизина – злая сатира на придворных льстецов. «Послание» – замечательное, довольно необычное для своего времени произведение.

Переехав в Петербург, Фонвизин начал сочинять комедии – жанр, в котором он больше всего прославился. В 1764 году он написал стихотворную комедию «Корион», переделанную из сентиментальной драмы французского писателя Л. Грессе «Сидней». Примерно тогда же написана ранняя редакция «Недоросля», оставшаяся необнародованной. В конце 60-х гг. была создана и имела огромный успех комедия «Бригадир», сыгравшая важную роль в судьбе самого Фонвизина.

Услышав «Бригадира» в авторском исполнении (Фонвизин был замечательным чтецом), писателя заметил граф Никита Иванович Панин. Он был в это время воспитателем наследника престола Павла и старшим членом Коллегии (фактически министром) иностранных дел. Как воспитатель Панин разрабатывал для своего подопечного целую политическую программу – по существу, проект российской конституции. Фонвизин стал личным секретарём Панина. Они подружились настолько, насколько это было возможно между знатным вельможей и его подчинённым.

Молодой писатель попал в центр придворных интриг и вместе с тем самой серьёзной политики. Он принимал непосредственное участие в конституционных замыслах графа. Вместе они создали своеобразное «политическое завещание» Панина – написанное незадолго до его кончины «Рассуждение о непременных государственных законах» (1782). Скорее всего Панину принадлежат основные мысли этого сочинения, а Фонвизину – их оформление. В «Рассуждении», исполненном замечательных по остроумию формулировок, доказывается прежде всего, что государь не имеет права управлять по своему произволу. Без прочных законов, полагает Фонвизин, «головы занимаются одним промышлением средств к обогащению; кто может – грабит, кто не может – крадёт».

Именно такую картину видел Фонвизин в России. Но не лучше оказалась и Франция, где писатель путешествовал в 1777–1778 гг. (отчасти для лечения, отчасти с какими-то поручениями по дипломатической части). Свои безрадостные впечатления он излагал в письмах к сестре и к фельдмаршалу Петру Панину, брату Никиты Ивановича. Вот некоторые выдержки из этих писем, которые Фонвизин собирался даже опубликовать: «Деньги суть первое божество сей земли. Развращение нравов дошло до такой степени, что подлый поступок не наказывается уже и презрением...».

Многое в письмах Фонвизина кажется просто брюзжанием избалованного барина. Но в общем нарисованная им картина страшна именно потому, что верна. Он увидел состояние общества, которое через двенадцать лет разрешилось революцией.

В годы службы у Панина у Фонвизина почти не оставалось времени для занятий литературой. Оно появилось в конце 70-х гг., когда Панин уже болел и находился в необъявленной опале. Фонвизин же в 1781 году окончил лучшее своё произведение – комедию «Недоросль». Неудовольствие каких-то высоких властей на несколько месяцев затянуло её постановку.

В мае 1782 года (после смерти Панина) Фонвизину пришлось уйти в отставку. В октябре того же года наконец состоялась премьера «Недоросля» – самый большой успех в жизни автора. Некоторые восхищённые зрители кидали на сцену полные кошельки – в те времена знак высшего одобрения. Кстати, недорослем назывался дворянин, не вступивший в службу. Если дворянин вообще не служил, то оставался «недорослем» на всю жизнь, но это был случай весьма позорный и потому редчайший. После комедии Фонвизина слово приобрело значение «невежда».

В отставке Фонвизин целиком посвятил себя словесности. Он был членом Российской Академии, которая должна была объединить лучших русских писателей. Академия работала над созданием словаря русского языка, Фонвизин взял на себя составление словаря синонимов, которые он, буквально переводя слово «синоним» с греческого, называл «сословами». Его «Опыт российского сословника» для своего времени был очень серьёзным лингвистическим трудом.

«Опыт» был напечатан в литературном журнале «Собеседник любителей российского слова», издававшемся при Академии. В нём сама Екатерина II публиковала цикл нравоописательных очерков «Были и небылицы». Фонвизин поместил в журнале (без подписи) смелые, даже дерзкие «Вопросы к автору "Былей и небылиц"», а императрица отвечала на них. В ответах раздражение сдерживалось с трудом. Правда, в тот момент царица не знала имени автора вопросов, но вскоре, видимо, узнала.

С тех пор произведения Фонвизина стали одно за другим запрещаться. Сначала не смогла появиться в «Собеседнике» сатирическая «Всеобщая придворная грамматика». И то сказать, многое в ней не пропустила бы самая снисходительная цензура, например: «Что есть число? – Число у двора значит счёт: за сколько подлостей сколько милостей достать можно...». В 1789 году Фонвизин не получил разрешения на издание сатирического журнала «Друг честных людей, или Стародум». Уже подготовленные для него статьи писателя впервые увидели свет лишь в 1831 году. Дважды срывался объявленный выход в свет собрания его сочинений. При жизни удалось напечатать лишь один новый труд – подробную биографию Панина.

Все надежды Фонвизина шли прахом. Из прежних политических замыслов ничего не выходило. Состояние общества со временем становилось только хуже (так, по крайней мере, казалось автору «Недоросля»), а просвещать его запрещённый писатель теперь не мог. Кроме того, на Фонвизина напала страшная болезнь. Произошло кровоизлияние в мозг. Совсем не старый даже по тем временам человек превратился в дряхлую развалину: половина его тела была парализована. Прошло немало времени, пока наступило некоторое облегчение. Фонвизин стал передвигаться, волоча больную ногу, рука начала подниматься, но не вполне. Речь тоже не восстановилась полностью: он мог говорить слова, но с затруднением. Фонвизину в это время было всего сорок. Пережитый удар превратил его в инвалида. В довершение бед к концу жизни писателя от его немалого богатства почти ничего не осталось.

Смолоду Фонвизин был вольнодумцем. Теперь он стал богомолен, но и это не спасало его от отчаяния. Он начал писать воспоминания под заглавием: «Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях», в которых намеревался покаяться в грехах юности. Но о своей внутренней жизни он там почти не пишет, а вновь сбивается на сатиру, зло изображая московскую жизнь начала 60-х гг. XVIII в.

Он сам никогда не вел хозяйства и отдавал свое имение в аренду. Арендатор оказался недобросовестным человеком. Он не выплачивал арендную плату, довел до нищеты крестьян и разорил имение. А оно и так было уже не раз заложено. Приходилось опасаться, что имение продадут за долги с аукциона. Осенью 1792 года Фонвизин, несмотря на болезнь, предпринял поездку. Новый удар мог произойти в любую минуту. Но Фонвизин перенес утомительную дорогу и возвратился в Петербург вместе с двумя молодыми офицерами, с которыми познакомился в пути. Вскоре после возвращения Фонвизин пожелал провести вечер у поэта Г. Р. Державина. Державин смотрел на многое иначе, чем Фонвизин, но одна черта их сближала. Державин тоже не раз задевал влиятельных вельмож и навлекал на себя их гнев. Этот горячий, властный и прямой человек ценил жизнь и умел ей радоваться. Дом его был полной чашей. Хозяин любил принимать и хорошо угощать гостей.

30 ноября Державин пригласил к себе Фонвизина и своего знакомого И. И. Дмитриева. Это был молодой поэт, часто посещавший Державина и очень желавший познакомиться с Фонвизиным. Несмотря на то, что Фонвизин был наполовину скован параличом и говорил с трудом, болезнь не могла вполне сломить его душевные силы. Дмитриев так описал потом эту встречу с Фонвизиным: «Увидев его в первый раз, я вздрогнул и почувствовал всю бедность и тщету человеческую. Он вступил в кабинет Державина, поддерживаемый двумя молодыми офицерами, выпущенными из Шкловского кадетского корпуса и приехавшими с ним из Белоруссии. Уже он не мог владеть одной рукою, равно и одна нога одеревенела: обе поражены были параличом, говорил с крайним усилием и каждое слово произносил голосом охриплым и диким, но большие глаза его быстро сверкали. Первый брошенный на меня взгляд привел меня в смятение».

Фонвизин упомянул, что захватил с собой рукопись комедии «Выбор гувернера». Но он уже не мог прочитать ее сам. Один из офицеров, пришедших с Фонвизиным, стал, по просьбе Державина, читать вслух эту рукопись. Во время чтения Фонвизин не оставался безучастным: он обращал внимание слушателей на некоторые места кивком головы, выражением лица или жестом здоровой руки. Потом он стал говорить о своей поездке и, рассказывая о людях, которых встречал, несколько раз вызывал смех, хотя с трудом выговаривал слова.

В одиннадцать часов Фонвизин уехал домой.

Это был последний вечер в его жизни. Утром 1 декабря Фонвизин скончался.

ССЫЛКИ

Биография Дениса Фонвизина